Воспоминания Архимандрита Георгия (Евдачёва)

«Господь Сам позаботится о Георгиевском монастыре и приведёт его к великой Христовой славе»

НАЧАЛО V-й Романовской конференции совпало с днём рождения игумена Георгия (Евдачева), настоятеля Мещовского Свято-Георгиевского мужского монастыря. Батюшка руководит обителью 11-й год.

Нынешний праздник в честь дня памяти Георгия Победоносца, собравший около двух тысяч человек из разных городов средней полосы России и почти из всех районов Калужской области, показал, какую славу и народную любовь стяжал монастырь за это время.

Игумен Георгий несёт ещё и нелёгкое бремя благочинного 11 округа (Мосальско-Мещовского) Калужской епархии. Под его руководством духовно оживает вся Мещовская земля, к нам едут за опытом преподавания Основ православной культуры в школах, а в обитель – за опытом грамотной организации сельского хозяйства.

Моё личное знакомство с батюшкой состоялось тринадцать лет назад: в Калуге в церковной среде из уст в уста передавался один эпизод, связанный с о. Георгием, переросший в легенду (тогда он ещё не был пострижен в монашество и носил имя Геннадий, данное ему от рождения). Эпизод заключался в том, что благочинный г. Обнинска, впавший в ересь, собрал на совещание всех руководителей псевдорелигиозных организаций, иначе говоря, сект. На это сборище был приглашен и молодой обнинский священник иерей Геннадий Евдачев. Мгновенно оценив обстановку, отец Геннадий, не раздумывая, подхватил полы подрясника и с криком: «Караул! Бежать отсюда, пока Господь в гневе своем не обрушил на нас эти стены!» покинул нечестивое собрание.

Верующие люди с воодушевлением комментировали эту историю как пример верности Христу, который предупреждал своих учеников о появлении лжеучителей, лжепророков и об опасности общения с ними.

Мне как журналисту захотелось тогда познакомиться с отважным батюшкой, и я выпросила себе командировку в Обнинск.

Общаясь много лет с о. Георгием, считала, что мне известно о нём всё. Но недавно, когда он вдруг стал вспоминать о своём пути в монашество, я поняла, как мало мы знаем батюшку. И захотелось поделиться услышанным.

 Воспоминания

Крепкие в труде и в вере

Мне посчастливилось родиться и жить в особой деревне, которая хранила устои старой веры – это д. Жилино Кировского района, входившая в старину в Серпейский уезд. Жили общиной, друг другу помогали, всем миром детей воспитывали.

Родился я 25 мая 1965 года. Воспитывался в среде, где независимо от того, мать ли, соседка или чужая тётка могли защитить ребёнка от обидчика, остановить малыша от дурного поступка, сказать ему назидательное слово. Так и стоит перед моими глазами картинка: приходит соседка к моей матери: «Анна Константиновна, я сегодня твоего одёрнула: летел со всех ног, чуть меня с вёдрами не сбил. А если бы старая шла?». А мать ей в ответ: «Слава Тебе, Господи, что ты вместе со мною воспитываешь моего ребёнка, я ему трёпку задам».

Бывало, в храм придём (в советские времена), детей всех поставят поближе к алтарю, загородят их стеной – никакой проверяющий не проникнет. Если у кого пожар – вся деревня бежит тушить. Кому сено привезли, все торопятся на его разгрузку. Придёт на колодец хозяйка:

– Бабы, приходите ко мне на толоку (это когда все собираются помогать работать).

– Во сколько?

– В восемь утра.

– Что за толока?

– Картошку сажать.

И все идут с вёдрами и нас, детей, с собой берут. Я во втором классе уже за плугом ходил, а с третьего класса с мужиками сено косил. Люди умели и трудиться, и молиться, и веселиться. На свадьбе по двести человек гуляли. В Жилино люди волевые, очень характерные. Помещика не знали, жили вольным народом, как Великий Новгород. В колхоз принципиально не пошли. Когда советская власть стала их принуждать, они единодушно в ответ: «Мы советской власти подчиняемся, но от своих устоев не отойдём».

«Если надо умереть за Родину, умри!»

В основе всей жизни деревни и моей тоже лежала молитва. Утром встали – помолились, перед едой, вечером перед сном – то же самое. В святом углу икон до потолка и перед каждой лампада горела сутками. Печка топится, на полу половики разостланы самотканые, стены изнутри выбелены... Одна нянька прядёт, другая Псалтирь читает, дети возле них смирно сидят, слушают. У нас в доме было много церковных книг, часто перечитывали «Земную жизнь Иисуса Христа».

В школе я был активный: стихи декламировал, в сценках участвовал, в хоре пел, танцевал. Учёбе это не мешало, учился хорошо, с Похвальными грамотами. После восьмилетки из всех парней я один в классе остался и ещё двенадцать девчат. Мои одноклассницы очень дружные, до сегодняшнего дня мне звонят, помогают, чем могут. По окончании школы они позвали меня в молочный техникум поступать, я и пошёл ради дружбы. Поехали мы поступать в город Нелидово Тверской области, а практику я проходил потом в п. Горницы недалеко от Псковской губернии, на знаменитом сыркомбинате. Был мастером по сыроварению, учился этому ремеслу у знаменитого специалиста. После практики пришло время идти в армию. Уклоняться от службы в нашей деревне считалось за позор: долг Родине обязательно отдать нужно. В армию, как на свадьбе, провожали торжественно. Соберутся человек сто, песня, гармошка. Помню отцовское наставление: «Если надо будет умереть за Родину – умри. Будь хорошим воином. У нас в роду партизаны были, дядю отца Георгием звали, его немцы повесили на «журавле» в д. Крестилино недалеко от Спас-Деменска на глазах всей деревни и его семьи. Помни об этом! Не опозорь наш род!».

Служил я в артиллерии. Сначала пробыл полгода в учебке в Нижнем Новгороде, после уже младшим сержантом меня направили в Германию в Перлинберг – попал в противотанковую батарею, где назначили командиром боевой разведывательной дозорной машины, а в противотанковой батарее – замкомвзвода. В армии был запевала, служба давалась легко благодаря спортивной подготовке и православному деревенскому воспитанию. Офицеры и солдаты относились ко мне с большим уважением.

Мать призывала меня к терпению

Из армии вернулся я старшим сержантом. Пришло время выбирать профессию. Я очень любил животных. В детстве ворон держал, чижей ловил, голубями увлекался, кроликов разводил, ёжики у меня дома жили. Решил в Москву поступать на биофак МГУ. Отпугнул сумасшедший конкурс. Там же узнаю про ветеринарную академию им. Скрябина, где семь человек на одно место. В приёмной комиссии мне посоветовали поработать в колхозе и заработать направление на учёбу. Я так и сделал. Ездил за 20 километров от Жилино в колхоз «Тимирязевский», вставал рано в пять утра. Когда автобус не приходил, шёл пешком. Работал начальником кормопроизводства, на току, на ферме, инженером по технике безопасности, тогда же закончил Высшую школу Агропрома. С работы приходил подавленный, с больной головой. Не работа меня утомляла, а тлетворный дух колхозной жизни. Мне было дико, что все пьют гранёными стаканами самогонку, ругаются нецензурной бранью, кругом одна невоспитанность, о Боге и речи никто не ведёт. Мать призывала меня к терпению. В общем, более года я так проработал, получил направление в ВУЗ. Чуть живой после этого колхоза: до сегодняшнего дня не понимаю пользы коллективизации, не желаю нашей стране повторения этой демонизации, этого тяжёлого состояния духа.

Потом сдал вступительные экзамены в ветеринарную академию и увидел себя в списках принятых. Поехал в Москву с пятнадцатью рублями, мать дала на дорогу кусок сала и банку квашеной капусты. Вышел из поезда и первая мысль: неужели я свободная личность, могу спокойно пойти в храм, за мной никто не будет следить, не надо опасаться никаких рейдов?! Живо вспомнилось, как бабушка Псалтирь читала, а под окном наблюдают, следят, сколько времени она читает. На тех, кто в храм ходил, «чёрные» списки составляли. В церковь нас как зверёнышей возили: няньки юбками нас накроют, и мы сидим тихо, как мыши, чтобы участники рейда нас не заметили. Помню, бабушка как-то заголосила: – Лихо мне, моей душе! – Тань, что ты голосишь? – Ой, малого, наверное, из школы выгонят: в пионеры заставляют идти. – Да пусть идёт, снеси только галстук батюшке освятить.

Так мы и поступили. Комсомольские значки мы тоже освящали, чтобы бесовщина на нас не перешла.

Воздух свободы

Когда приехал я в Москву, сразу с перрона подался в храм Ризоположения на Шаболовку – поблизости от него родственники мои жили. Храм уже закрывали, но мне разрешили в него войти. Я не мог надышаться этим воздухом. С того момента я ни одного дня не пропускал возможности пойти в храм. При этом успевал и в кинотеатрах, и в театрах бывать, посещать исторические места столицы. Вскоре стал пономарить в алтаре. Настоятель – протоиерей Василий Свидинюк был образцовым священником во всех отношениях. Глава большого семейства, педант, прекрасный службист, уставщик, удивительный администратор. Алтарь сверкал, кругом чистота и порядок, всё гармонично в храме. Человек жил с пониманием церковной культуры – что значит с шести лет в храме! Батюшка преподавал в академии, опекал Донской монастырь. После него я ни одного такого священника не встречал.

В академии жил в одной комнате с двумя неграми из Нигерии и Замбии. Один протестант, другой католик. У нас в вузе обучалось семь тысяч студентов из пятидесяти стран Азии, Африки, Латинской Америки и Европы. Самые лучшие ветврачи в США – это выпускники нашей академии. Я очень любил учиться. При этом мне была интересна не клиническая картина болезни, а её причина. Этот интерес привёл меня на кафедру гистологии, потом я оперировал.

Первый год в академии я мучился вопросом: как же мне молиться в комнате? Стал я приспосабливаться. Открою учебник по анатомии, вложу в него молитвослов и сижу, молюсь про себя, не крестясь. А потом совесть заела: чего это я не крещусь, Господь ведь сказал: «Кто Меня постыдится, того и Я постыжусь». Стал я креститься. Смотрю, меня больше зауважали. Я осмелел, стал молиться стоя. Градус уважения ко мне возрос. «Чего-то я на голую стену молюсь, дай-ка икону повешу». Повесил святой образ около своей кровати. Как только во время молитвы в комнату кто-то стучится, мои сокелейники, перегоняя друг друга, бегут к двери: «К нам нельзя, доктор Ген молится. Через двадцать минут закончит, тогда приходите».

Хочу жить у мощей Серафимушки!

В начале 90-х привезли в Москву мощи Серафима Саровского, я уже на последнем курсе учился. К сожалению, мало тогда знал о Серафимушке, не очень к нему торопился, пока алтарница меня не пристыдила. Когда я уже близко к мощам подошёл, то через отверстие в скуфейке увидел череп. Передо мной предстал весь курс микробиологии и вирусологии в одно мгновение. Демоническая сила вызвала у меня брезгливость, я сразу понял, что духовная брань пошла. Все прикладываются к скуфейке, а я, чтобы дьявола посрамить, решил прямо к открытому телу приложиться (к черепу). Подхожу и горячо молюсь: «Преподобный отче Серафиме, помоги мне перебороть себя». И сходу приложился. Отошёл как в тумане. И вдруг меня словно молния пронзила: а зачем я учусь в академии, я же никогда не буду ветврачом, столько лет потеряно впустую.

Внутри меня идёт такой диалог: – Гена, что тебе в жизни надо? – А ничего мне не надо. Коврик бы возле этих мощей, и я готов пролежать возле них всю жизнь.

Я просто понял, что хочу жить рядом с этими мощами. С того дня стало всё из рук валиться: есть, пить не могу, учиться не хочу, на государственные экзамены идти не желаю, а уже заканчиваю пятый курс. Священники встревожились. Такое состояние может и от демонического внушения быть, посоветовали съездить в Троице-Сергиеву Лавру помолиться, попоститься и подойти к духовнику монастыря.

Я последовал их совету. В Лавре у меня ещё больше усилилось это странное состояние, которое, как я потом понял, было безотчётным желанием стать священником и монахом. Оно жгло меня изнутри, это хуже температуры 40^о. У духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла (Павлова) был как раз пик расцвета, люди к нему сотнями приезжали, где он появлялся, там народ за ним толпами бежал. Пробиться к нему было очень сложно. И вот вижу, поднимается он по ступенькам в Трапезный храм, а я из этой толпы кричу: «Ба-тюш-ка, о-тец Ки-рилл». Он остановился и не поворачивается ко мне. Стоит и смотрит в землю. Я продолжаю: «Батюшка Кирилл, у меня к вам очень важный вопрос!». Он медленно поворачивается в мою сторону. Я машу руками и бью себя в грудь: «Батюшка, я хочу быть священником и монахом!». И он на расстоянии при всём честном народе благословляет меня размашистым крестным знамением и произносит самые главные в моей жизни слова: «Бог благословит вам быть священником и монахом». Судьба моя была решена.

«Сумасшедший» студент

Перед госэкзаменом нам дали две недели отдохнуть. Я воспользовался этой возможностью и поехал на родину. На обратном пути заехал в Калугу, познакомился с владыкой Климентом, взял у него благословение. Разговорились с архиереем, он выяснил кто я, откуда. После обстоятельной беседы предложил: приходите к нам в епархию. За благословением я поехал к своему духовнику архимандриту Платону в Москву. Он долго меня не благословлял в Калужскую епархию, потому что шёл разговор о зачислении меня в братию Троице-Сергиевой Лавры. Я уже мечтал, чтобы мне дали послушание ухаживать за старыми монахами, дабы научиться у них духовной и жизненной мудрости. Горячо молил Бога об этом. После настойчивых просьб владыки отец Платон сдался и благословил меня переезжать в Калужскую епархию. Но надо было как-то решать вопрос с академией.

Подходило время государственных экзаменов. Моя группа идёт сдавать в аудиторию, а я с заявлением к декану: «Прошу отчислить меня из академии…». Я учился отлично, помню по 500 слов зубрил на латыни к занятиям. Декан широко открывает глаза, созывает всех своих помощников: «Что вы сделали этому студенту, почему он уходит из академии, когда ему нужно сдавать экзамены?».

– Потому что хочу стать священником и монахом, – стою на своём я.

– Сдай госэкзамены, потом будь кем хочешь.

– Мне этого не надо!

– Как не надо, в жизни пригодится.

Декан рвёт моё заявление и удаляется. Весь факультет гудит: нашёлся студент-чудик, который бросает под ноги диплом, чтобы стать монахом. Однажды в главном корпусе идёт поток студентов, они расступаются передо мной, а навстречу мне доцент кафедры кормления и кормопроизводства Раиса Фёдоровна Бессарабова, в дальнейшем профессор, доктор наук, специалист по болезням птиц, мировой светила. Бессарабова обнимает меня при всех и говорит:

– Какой же ты молодец! Я готова в ноги тебе поклониться за твою решимость. Гена, ты мечтаешь о монашестве, а я о том, чтобы все храмы Москвы пешком обойти.

На государственный экзамен приехали представители из министерства, из ВАСХНИЛ, я снова вырастаю перед деканом с заявлением в руках.

– Что мне с ним делать? Хороший студент, отлично учится, дисциплина прекрасная. Не хочет сдавать госэкзамены. Твердит о каком-то монашестве.

Тут все начинают меня уговаривать:

– Ты только приди на экзамены, поможем диплом получить.

– Да не нужен он мне, как вы не понимаете!

Декан вынужден был подписать заявление, на прощание примирительно сказал:

– Ты приходи потом, расскажи, кто такие монахи, что такое вера в Бога.

В Обнинск с особой миссией

В Калужской епархии я был в числе первых четырёх насельников. Духовного училища ещё не было. Вскоре его открыли. Во время учёбы меня рукоположили в дьякона в Преображенском храме села Спас-Загорье под Малоярославцем на праздник Преображения Господня, а через несколько месяцев, на Николу зимнего – во священника в Георгиевском соборе в г. Калуге. С этого дня я особенно почувствовал, что Георгий Победоносец взял меня под своё покровительство.

Без богословского образования рукополагаться очень тяжело. Я чувствовал, что мне не хватает знаний и очень плакал об этом у Калужской иконы Божией Матери. Стажировали меня уважаемые протоиереи отец Иоанн Наумчик и Анатолий Рыжков. Гоняли меня так, что подрясник развалился от пота. Я всю жизнь буду им благодарен за науку. К нам они подходили очень строго, но мы так смирялись, что никогда не возражали им и не прекословили.

Потом владыка отправил меня в Кондрово на приход в честь Святой Троицы вместо настоятеля отца Николая Суходолова. Он научил меня правильному ведению приходской жизни. За образец батюшка брал личность и труды современного подвижника, ныне покойного игумена Никона (Воробьёва). Мне эта выучка помогала везде.

Я всё время просился у владыки в монашество. Архиерей было сдался и переправил меня из Кондрова в Пафнутьев-Боровский монастырь. Но в обители мне довелось побыть всего несколько недель, потому что по соседству в Обнинске начались проблемы: ввиду того, что бывший римский папа хотел сделать этот город оплотом католичества, здесь стали впадать в различные ереси. Владыка направил меня в наукоград с миссией переломить ситуацию, чтобы духовная грязь не проникла в православную Церковь. Сказать, что мне было там тяжело, значит не сказать ничего. Это отдельная страница в моей биографии, достойная отдельного подробного описания. С Божией помощью удалось в Обнинске за короткий срок завоевать прочные позиции. Мы начали первыми в области создавать духовно-просветительский центр, проводить фестиваль «Рождественская звезда», Богородично-Рождественские образовательные чтения, первый епархиальный конкурс детских рисунков… Участвуя в церковно-общественной жизни, обнинцы стали приходить в храмы, появился с нашим участием православный лицей «Держава». Мечта о монашестве меня не оставляла и здесь, но владыка меня не отпускал в монастырь. Как-то приехал к нам игумен Звенигородского монастыря отец Феоктист и стал уговаривать меня переехать к нему. Он собирался организовать детский приют. Я уже ему устав приюта сочинил и вещи в Звенигород перевёз. Но тут состоялся серьёзный разговор с владыкой.

– Есть хорошая пословица, – сказал он. – «Где родился, там и пригодился». Выбирай любой район в Калужской области и начинай возрождать какой-нибудь монастырь, у нас много исторических мест.

В раздумьях я поехал на родину.

Как мы искали Георгиевский монастырь

Возвращались в Обнинск через Мосальск, и в Шалово наша машина застряла. Я ещё тогда в сердцах воскликнул: «Какая же тут Тмутаракань! Боже нас упаси когда-нибудь жить в этой дыре!». Отец Игнатий (Душеин) как-то рассказал, что в Мещовске был древний монастырь, и мне очень хотелось лично в этом убедиться. В тот момент у меня в голове крутилась мысль о селе Кутепове Жуковского района. В местном храме находилась чудотворная икона Божией Матери «Взыскание погибших», и я мечтал, что возле неё и сформирую монастырь. С этим настроением въезжаю в Мещовск. Картина мрачная: деревья стоят необрезанные, дома страшные, дороги ужасные, впечатление усугубляется слякотью и проливным дождём. Со мною ехала староста из центра «Вера, Надежда, Любовь» Марина Зязина. Она в ужасе воскликнула:

– Куда мы заехали, это Богом забытое место.

В первый раз мы так монастырь и не нашли. Спрашиваем, никто не знает. А у меня из головы не выходят слова игумена Игнатия. Во второй раз приезжаем в Мещовск:

– А у нас никогда монастыря не было, – как сговорившись, отвечают жители.

А потом одна женщина что-то смекнула:

– А, кажется, это коммуна.

В общем, стали спрашивать: «Где у вас тут коммуна?».

Нашли. Лопухи огромные, заросли непролазные, никаких дорог и два убогих остова храмов в чистом поле. Но вот эти развалины-то и запали мне в душу. Я высказал эту мысль вслух. Марина Зязина снова подняла меня на смех:

– Вы что, хотите поменять Звенигород на это чудо-юдо Мещовск? Вы окружены всеобщим уважением, у вас большой авторитет, зачем вам это? Вы что, спятили?

В общем, с ней чуть истерика не случилась. И я решил: поеду в Мещовск ещё раз: если Господь на душу положит, останусь здесь, а нет – уедем в другое место. Приезжаем в третий раз, а над Мещовском – радуга большая, погода солнечная и мысль при этом: «Может, в библиотеку районную зайти?». Встречает нас директор Валентина Анатольевна Ширяева:

– Вы приехали монастырь восстанавливать? У нас есть книга про обитель.

Вот через эту-то женщину Господь и подал нам знак – оставаться в Мещовске.

Приехал к владыке, докладываю. Он по территории ходит, а меня вдруг стало трясти, как при высокой температуре.

– Что, заболел?

– Нет, владыка.

– А почему тебя так морозит?

– Я хотел вам сказать, что берёмся за восстановление Мещовского Георгиевского монастыря, – выпалил я одним залпом.

Владыка с удивлением:

– Да-а?

До этого многих настоятелей монастырей он привозил в Мещовск, но никто не соглашался здесь остаться. Все твердили в один голос: Георгиевская обитель не подлежит восстановлению. Я дерзнул спросить:

– Скажите, как архиерей: вы верите в восстановление монастыря?

Владыка повернулся на восток, перекрестился и, немного подумав, сказал:

– Я верю, что этот монастырь возродится очень быстро и будет славной духовной обителью.

Маленький благотворитель

Приехали в Мещовск вдвоём с Павлом, сейчас это иеромонах Моисей (Голенецкий). Есть было нечего. Луковицу делили на четыре части, чтобы протянуть несколько дней. Жили на подаяние. Где брать деньги на всё, когда сами голодаем? И Господь стал всё устраивать. Вскоре приезжает человек с поручением от отца Кирилла (Павлова): привёз от него иконы Царственных страстотерпцев и Геронтиссы.

– Отец Кирилл велел вам передать: пусть игумен ни о чём не печётся. Господь сам позаботится о Георгиевском монастыре и приведёт его к великой Христовой славе. В свой день, в свой час, в свою минуту он сыграет большую роль для блага нашей великой России.

Потом я поехал к отцу Власию, после его пятилетнего затвора. При встрече он поднял руку и указал на святой угол в своей келье.

– Здесь мощи Георгия Победоносца. Я благословляю вас ими. Они пойдут в Георгиевский монастырь, там будет дух Афона.

И ещё посоветовал:

– Будете молиться иконе Божией Матери «Спорительница хлебов», Господь вам всё даст. Голодными никогда не останетесь, ещё и других накормите.

Я тогда подумал, что надо бы построить часовенку для этой иконы и написать её. Но Господь судил по-другому: нам подарили из частной коллекции храмовый образ «Спорительницы хлебов» времён Амвросия Оптинского. Но это было много позже, а пока продолжали жить впроголодь. Мещовцы посмеиваются, выжидают: выживем мы или нет? Если бы не обнинцы, мы б пропали. Приезжаю в лицей «Держава», а навстречу мне маленький мальчик:

– А вы не знаете мещовских монахов?

– Знаю.

– Мама мне разрешила денежек насобирать в копилку. Когда я вскрыл её, она позволила мне купить на эти деньги всё, что я пожелаю. Но я ей сказал: «Можно я эти деньги отдам мещовским монахам, им кушать нечего». Батюшка, возьмите денежки, купите крупы для монастыря».

Я не выдержал и заплакал около этого ребёнка.

Монахи – живая жертва Богу от всего человечества

Когда мы приехали в Мещовск уже на постоянное жительство, шли пасхальные дни. Вижу, рабочие работают. Я им:

– Христос Воскресе!

А мне в ответ:

– Слава КПСС. Это у вас Христос, а у нас бог Ленин.

Я им: – Вы верите своему Ленину, а мы Тому, Кто сотворил Небо, Землю и Ленина.

Начались хождения по мукам. Монастырскую землю мы у населения выкупили, а народ продолжал на ней сажать своё. Матерят монахов – дым коромыслом: на выкупленной земле мы посадили монастырскую свёклу. А один деятель распахал это поле и посадил картошку. Но всё же потом, по молитвам великомученика Георгия, наша взяла.

Я шёл как через джунгли, буквально прорубал перед собой дорогу. До Мещовска я не предполагал, что существует столь махровое религиозное невежество. Но всё-таки стали находиться среди местного населения отзывчивые люди, помогать нам. Например, количество братии увеличивается, а мыться где? Пришла Анна Ивановна Ганина, духовное чадо отца Власия, она нам молоко и хлеб приносила, обещала похлопотать на счёт бани. Спасибо Алле Фёдоровне Кузнецовой, она взялась топить для нас баню раз в неделю, мы много лет мылись у неё, пока душ в монастыре не появился. И вот в таких нищенских условиях мы стали делать центр «Воспитание», чтобы дети не пропали, чтобы люди поняли, что Церковь является для всех матерью. Монахи – это живая жертва Богу от всего человечества. Для чего нужна эта жертва? Чтобы люди жили счастливее, спасали свои бессмертные души. Сегодня, слава Богу, невежество уходит в прошлое, люди начинают понимать, что Георгиевский монастырь – это стержень, на котором держится весь Мещовск, это похвала, красота, основа, твёрдость и защита мещовцев.

Записала Наталья ПЕСТОВА.

Назад к списку